(О-па, о-па вокруг Салопа!)

 

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ЧЕТВЕРЫХ

ИСКАТЕЛЕЙ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

ПО АЛТАЙСКОЙ ТАЙГЕ

(С ОТСТУПЛЕНИЯМИ И НРАВОУЧЕНИЯМИ)

 

(Совпадение имен, мелькающих в повести, с реально существующими случайно).

 

ПРОЛОГ

 

Лепота! Какое это блаженство – лежать и ничем не шевелить!

Ничем не шевеля, мы пялимся на алтайское солнце, ибо оно прямо перед глазами, ни отвернуться, ни зажмуриться.

А пялимся потому, что вот только что мы в совершеннейшем бессилии рухнули спинами, точнее, рюкзаками в снег и таращим свои глаза на то, что разверзнулось перед нами. Пока шли, волоча лыжи, облепленные мартовским сырым тяжеленным снегом, было не до созерцания голубого беспределья со жгучей огненной дырой посередине, а теперь желтое пламя из этого огнедышащего жерла дожигает и так уже достаточно обгоревшие лица четверых смельчаков, дерзнувших обойти Царь-гору в это совсем не лыжное время года.

 

ГЛАВА I

 

ИДТИ НЕЛЬЗЯ ВОЗВРАЩАТЬСЯ

 

А по алтайской тайге ползет март, и от его непривычного тепла снег превращается в липкое белое месиво, облепляющее все, что к нему прикасается. То тут, то там снег, подогретый солнцем, валится с ветвей, и кедровые лапы взлетают вверх, освобожденные от снеговой тяжести.

Использование лыж в такую пору – совершеннейшее безумие. Но что делать, если мы сумели собраться в поход только сейчас!

Зима только ближе к вечеру, крадучись меж кедровых стволов, с привычным упорством смораживает растопленный наступающей весной снег, но днем в этих местах царствует мартовский солнечный жар.

 

 

Глава II

 

ху ис ху?

 

Нас четверо.

Первый, на ком лежит ответственность за это издевательство над самими собой и здравым рассудком – Степаныч. Это я о себе в третьем лице. Взрослый, в общем-то, мужчина, он до сего времени не переболел авантюризмом и бродяжничеством. Да ладно бы болел в одиночку, а то ведь и других сбивает с панталыку! Все, что у него расположено между бородой и усами, извергает только лишь дифирамбы тайге, восхваление превращения в первобытное состояние посредством туризма, а так же песни о костре, рюкзаке и чае. Потому и гитара с собой.

А остальным того и надо!

Вот взять Петра. От того Петра, от Первого, он отличается почти всем, начиная от роста и кончая характером, но ему тоже все время мерещится, что вон там, за тем поворотом, за той кедрой, жизнь совсем да не такая! Вот и сейчас его до черноты загорелая мордаха, стреляющая глазами из узких бойниц, сверкающая огромными каплями пота, выражает все ту же мысль – а что там, за этим небом? Его импульсивная натура постоянно требует все новых впечатлений, что привносит в наш чисто мужской коллектив необходимый оптимизм. Ростика небольшого, возраста отроческого, жилистый и подвижный Петр всегда все знает, а если не знает, то, как говорится, читай пункт первый. Алтайские корни только подчеркивают его такие врожденные качества, как дружелюбие и желание разрешать любые вопросы наиболее простыми способами.

Игорек – полная Петру противоположность. Огромный лоб под кудрявыми рыжеватыми волосами выдает в нем по меньшей мере Сократовское родство, хотя бы и не совсем полное. Вот он даже сейчас с чувством собственного достоинства ковыряется пальцем – извините, не в носу! – в своих снегоступах, пытаясь расколупать затвердевший снег на завязках, чтобы скинуть эти дюралевые ласты и обрести желанную свободу. Ради истины необходимо отметить, что толку от  его снегоступов никакого: через  несколько шагов эти ласты становятся похожими на огромные, набитые снегом, шары. Если мы, хоть и запинаясь, с горки все же съезжаем, то Игорь тащит свои гири как в гору, так и под гору. Тем не менее, наш золотоволосый друг не хочет терять марку и тянет свои вериги вопреки всем насмешкам, что его при этом сопровождают. Ради того, чтобы испытать вот такие мучения в мокром снегу, он, используя последние в своей школьной жизни мартовские прогулы, создал свое но-хау – дюралевые снегоступы, и приехал сюда с Урала. Все для него ново, но на его круглой физиономии нет и намека на удивление, мол, все обычно, меня этим не удивишь…

Потихоньку народ отходит, начинает шевелиться и выползать из лямок рюкзаков. Вот уже и Виталий дает какие-то указания Игорю.

Виталька самый степенный среди нас, потому почти не грешит словоблудием. В основном он занят хозяйственными делами. Удивительно, как в этом семнадцатилетнем юноше природой – на благо нам! - воплощены воедино любознательность одновременно со скрытностью, забота о нас, непутевых, да еще и домовитость! Сухощавый, скупой в движениях, он подарил свое свободное время костру и быту, благодаря чему у нас всегда есть, чего поесть, а если не таить, то и попить. Сейчас, сморщив нос, он с неодобрением смотрит на Игоря, решительно осуждая его за несуразные снегоступы. Но, скромно умалчивая об этих мыслях, вполне резонно полагает, что «жизнь осудит, жизнь накажет».

 

 

Глава III

 

СНЕЖНЫЙ БЫТ

 

Благодать!

Удивительно, как различны свойства рюкзака и наше настроение в зависимости от того, кто на ком сидит! Сейчас он уткнулся носом в снег, потому стал безобидным и удобным. Можно, наконец-то, сесть на мучителя и даже встать ногами, чтобы окинуть взором окрестные горы и пронаблюдать наш последующий путь. Думать же сейчас о том, что вскоре это зеленое чудовище снова взгромоздится на плечи и с лихвой отомстит за минуты блаженства, не хочется.

-         Степаныч, мы сегодня отмахали целый километр, не пора ли табориться?

А что, пожалуй, Виталий прав.

Прогресс налицо. Вчера мы сошли  в тайгу с дороги возле «Костиньки»[2], куда нас подвезли на попутке, далеко после обеда и потому засветло успели пройти всего лишь... в общем, слегка углубились в лес. Пораженные до глубины души толщиной, мягкостью и сыростью снежного наста, облепленные снегом по уши включительно, мы с величайшими тратами энергии преодолели первый встретившийся нам овраг.

На это ушло не менее часа, но и за это время силы покинули наши слабые организмы. Последующие ползания в снегу  в поисках места для костра и его созидания без стеснения убеждали нас в том, что полчаса в день – вполне приемлемая доза для весеннего лыжного похода. Рытье в снежной толще ямы для костра, напоминающей гигантский след в снегу от круглого стакана, такой же ямы для палатки и заготовка топлива окончательно подорвали наш недавний оптимизм.

Спасибо Витальке, он все же умудрился добыть огонь, изготовил варево, сунул нам каждому по ложке, направил эти ложки каждому в рот и этим вернул нас к жизни.

 

 

Откушав пшенки с тушенкой и придавив их чайком, мы потратили немало душевных сил, пытаясь убедить друг друга, что с каждым днем нам будет идти все легче и легче.

А вот сегодня, как видите, мы прошли уже несколько километров, а это, если учесть, что мы «сломали горку», то есть перешли перевал, большое достижение. Правда, перевальчик был так себе, но по такому снегу совершенное нами, не стесняюсь этого слова, поползновение было расценено - нами же! - никак  не меньше подвига. Это на карте мы вроде бы должны были идти по дороге через Старый Салоп, а на самом дел вместо дороги была одна снежная каша.

 

 

Убедил? Вот так. Теперь, надеюсь, вы согласны со мной, что наш сегодняшний километр – подвиг.

 

 

Но я заболтался, вопрос висит в воздухе и терпеливо ждет ответа.

- Уговорили. Петро, ты иди лечить лес (как известно, туристы – санитары леса, собирающие всякий древесный хлам для костра), да только старайся найти хворост потолще. И, вообще, каждый, кто удаляется от костра на расстояние более двух метров, возвращается обратно с охапкой хвороста.

- Степаныч, предлагаю на ужин «шрапнель». – Виталька даже команды не ждет, дело свое знает. Конечно, перловый ужин не вызывает восторга, но принцип «едим то, чего больше» не обсуждается.

- Ладно. А мы с Игорьком наваливаемся на быт. Но до этого хором роем стакан.

Конечно, никто кроме рытья котлована для костра не  избежал еще и рытья котлована для палатки. С помощью лыж и как нельзя лучше пригодившихся для этого случая Игоревых снегоступов мы довольно быстро расшвыряли снег.

Виталий тут же соорудил кострище, просто положив на края стакана длинную жердь (кстати, не из-за нее ли, необдуманно вытянувшейся в этом месте среди красавиц пихтушек, он и предложил тормознуться?).

Мы с Игорем тоже не оплошали, вполне в сносных таежных архитектурах создав шатровое сооружение с трубой в боковом скате. Это как-то и палаткой-то не назовешь – шедевр!  Пенополиуретановые ковры, спальники, свечечка и, самое главное, печурочка у входа создали внутри шатра ту невероятную уютность, ради которой, возможно, – и это один из ответов на вот тот вопрос! – мы и рванули в тайгу. Представьте – ночь, потрескивание печурочки в углу, чаек и …дежь, или… как это помягче – разговоры до утра! Вот сейчас собьем спазмы голода, подсушимся – и туда, в разговоры!..

 

Глава IV

 

ПИХТОВЫЕ ПУЛИ

 

- Петро, паразит, ты чего припер?! – Виталька рявкнул так, как никогда раньше. – Убью гада!

Сначала нам показалось, что повар слегка передышал дымом!

Но, всмотревшись, мы сразу поняли, в чем дело.

Наш уважаемый кормилец суматошно машет руками, сбивая с себя сверкающие точки. Ага, Петро, по-крестьянски рассудив, что любое дело должно совершаться с наименьшими тратами сил и ума, приволок и навалил в костер пихтовых дров, стреляющих из огня искрящими пулями, которые беспощадно прожигают одежду

 

 

- Так нету других! А тебе не все равно?  Чай, не сгоришь.

Ну, тут уж и мы с Игорем всполошились.

- Так ты предлагаешь и печку в палатке топить пихтой?

И встала проблема!

Предстоящее ползание по пояс в снегу в поисках еловых сухостоин никому радости не добавило. Ведь мы надеялись расслабиться, раскрепостить свои натруженные души…

А вечер уже сползал с хребта темной синью, от которой все вокруг срочно прятало свои краски, превращаясь в обезличенно темные образования, будь то деревья или кусты.

Но делать нечего, надо ползти, успевать, пока темень совсем не накрыла тайгу.

Безуспешно испахав окружающий ландшафт, мы вдруг вспомнили, что, спускаясь с перевала, видели сухую сосну.

Это и спасло. Вернувшись по нашей лыжне вверх, мы с величайшим трудом свалили дерево, распилили и перетаскали чурки к лагерю. И когда поняли, что теперь топлива хватит на всю ночь, расселись у костра. Мокрые и злые, мы развесили на шестах одежду и поняли, что сил не то, что на разговоры, но и на ужин явно не хватает.

Нас опять спас Виталька. Чего он там намешал или, скорее всего, накапал в чай, мы не знаем, но постепенно силы к нам стали возвращаться.

 

- Ну, Петро, мы тебе этого не простим. Завтра идешь первым, и будешь грызть снег, пока не сдохнешь. – Мне сегодня пришлось немало попотеть, торя лыжню по причине того, что у одного «я не могу, у меня снегоступы», у другого «веревочки на креплениях ослабли», у третьего «лыжи гоночные, блин»… Потому ни грамма жалости!

– И свои завязки на ботинках получше привяжи, а то пешком пойдешь!

У меня лыжи охотничьи, но и то пришлось брести в снегу по колено и выше, а пешком…

Ладно, зато знать будет, как лишать нас полуночного трепа! Ведь сам же трепло, каких мало!

…А в палатке! Блаженство! Звучит гитара, песни одна за другой нанизываются на гриф, я уже мысленно там, где эти песни появились на свет.

 

 

Свечка под потолком освещает нашу берлогу, печечка уже прогрела все пространство убежища, можно - наконец-то! - раздеться, влезть в спальники и…

- Степаныч, а катамаран у тебя целый?

Вот, пожалуйста! Зима вокруг, а Петро, втискиваясь в спальник, уже мыслит летними категориями!

- А ты надеешься, что тебе повезет, и мы после сегодняшнего случая с дровами  возьмем тебя с собой, чтоб ты на реке продырявил баллон?

- Да не...  я так, для разговора…

- Для разговора он! А ты знаешь, что такое остаться без дров после целого дня сплава по порогам? Да это…

И тут вдруг я услышал сам себя. Ведь тронул жилку, хитрец! Удержаться я уже не смог, и не менее часа травил байки из прежней жизни, когда каждое лето мне удавалось превратиться в «дичь водоплавающую» и кататься по сибирским рекам. Саяны, Бурятия, Забайкалье, Тува… Эх! Все было, было, было… Ничего, Бия-мать, мы еще прокатимся!..

Я неожиданно смолк, потому как из ближайшего мешка отчетливо донесся Игоревый храп. Спят, лодыри! А для кого я распинался? Обидно…

- Ладно, Степаныч, давай спать, втянемся, легче будет, тогда и поговорим. – Виталька зашуршал спальником, повернулся и затих.

Да, сегодня ребята устали, чего уж там.

Проверив еще раз дверку у печки и загасив свечку, я тоже зарылся поглубже в спальник.

С чувством какого-то необъяснимого освобождения, вытянувшись на всю длину мешка, я понял, что опять возвращается то ощущение душевного покоя, которого мне так не хватало все это время, пока я мигрировал с Урала на Алтай, обустраивался и втягивался в трудную деревенскую жизнь...

 

Глава V

 

ТЯЖЕЛО

 

Проснулся я от того,  что Виталькин голос за палаткой громко рявкнул:

- Подъем, дрыхлюки! Надо идти, пока чарым[3]!

Не надо думать, что народ мгновенно вскочил и кинулся к лыжам.

Народу в количестве трех храпящих спальников было совершенно наплевать на мир по ту сторону мешка. Да и мне вылезать в зимний холод – знаю, что это такое по утрам! – было ну совершенно неохота!

Но статус не позволил - все же руководитель, черт бы меня побрал за это! Придется вылезать из теплого кокона, подавая никому не нужный пример.

- Степаныч, а эти чего, спят? – Виталька скрытно негодовал. Он, значит, встал с самого рання, разжег костер, сварганил жорево, а эти спят?!

- Спокойно, стук ложек еще и не таких будил!

И точно – как только забрякали наши с Виталькой ложки, шатер тут же зашевелился и выродил на свет божий две помятые рожи.

- А кофе в постель подать западло, да? – Игорь, ежась от холода, застегивал на груди куртку, а Петро так и стоял на коленях в проходе, разрываясь на две части, одна из которых тянулась носом к котелку, а вторая тянула обратно в теплый спальник.

- Петро, стоять в дверях – это шаг к шизофрении. Ты, это, поспешай, супчик резко испаряется, а голодному лыжню торить - врагу не пожелаю! – Виталька до сих пор не отошел от вчерашней Петровой выходки.

- Так не выспались же! Степаныч всю ночь спать не давал своими байками.

Вот гад! Ладно, «тропа покажет, тропа накажет».

Но не жалеть же трепача!

- Уговорил. Летом по берегу пойдешь. Боливар не выдержит пятерых.

- А кто пятый? – Петро уже дорвался до супчика и задал вопрос, давясь горячим куском тушенки.

- Ты и будешь пятый. А вместо тебя Ленку возьмем. Как я давно уже понял, без девчонок ходить нельзя. Мужики без них тупеют, и кроме хамства, ничего не могут.

- Это верно. – Игорь уже выглотал кружку чая и решил повспоминать. – Помнишь, как ты из нас за три  дня мужиков делал?

 

 

- Да, без женщин мужики сволочеют, эт точно. – Петро тоже решил поделиться чем-то из своего жизненного опыта.

 

Где-то слева за деревьями была Ивановка, вернее то, что осталось от бывшего поселения.

 

 

         Солнышко уже выглядывает из-за пихтушек, намекая, что чарыму скоро кирдык. Эх, опять не повезло! Как ни торопишься встать пораньше, все равно опоздаешь!

- Сколько там на твоих? – Игорь показывает на руку, где должны быть часы,  но видно, что спрашивает так просто, без интереса. Он более поглощен чайным церемониалом – отвалившись на сугроб и зажмуря глаза, с бульканием поглощает утренний бальзам. – Пару ложек сахарку бы не мешало добавить. Эй, повар, как там у нас с «белой смертью»?

Повар молчит, тем самым давая понять, что эта тема не обсуждается.

                  

         Пакуем рюкзаки.

- Странно, как все это барахло сюда помещается? – Петро уже скрутил палатку и примеривается, как бы ее засунуть в мешок.

- А ты попрыгай на рюкзаке. Туда еще и мой спальник с валенкам войдут. – Виталя тоже ногой трамбует свои причиндалы. – А то мне еще котелки совать.

        

Идем, с трудом преодолевая глубокий снег. Приходится сначала, высоко поднимая ногу с лыжей, проламывать ледяную корку, а потом, навалившись всем весом на ногу, вдавливать мокрый снег, чтобы получилось подобие лыжни.

Одежда уже мокрая насквозь. Это ж сколько мы пьем чаю, если после нескольких часов ходьбы нас хоть самих выжимай!

- Ну и дураки же мы! - Петюня, шумно дыша, сидел на снегу и смотрел в ту сторону, откуда мы пришли. - Другие сидят дома, пьют чай, смотрят телевизор, а мы… Зачем мы туда лезем? Оглянитесь – по нашей дороге, что мы пробили за два дня, мы домой за час добежим!

- Так иди! Кто тебя держит? Беги к мамочке, она тебе титю даст.

А правда – зачем мы идем туда, не знаю, куда?

 

Меняемся с Виталькой, у него лыжи хоть и старые, самодельные, но широкие. Даже обрывки камуса[4] видны. Игорь идет сбоку,  с трудом переставляя свои снегоступы с прилипшими снежными шарами. Петя, поминая всех чертей, позади всех ведет разборки со своими гоночными дощечками со слегка загнутыми носами, то и дело застревающими в сугробах, от чего ему приходится двигаться по принципу «шаг вперед, два шага назад».

- Степаныч, привал!

Оглядываюсь, вижу – Петро лежит на боку и ест снег.

- Виталя, хочешь погонять на мои бегунках? Смотри – легкие, красивые! Девки увидят, все твои будут!

- Да выкинь ты их! – Игорь тоже лежит на спине в снегу, подняв ноги со снежными шарами и пытаясь их стряхнуть с дюралевых пластин. – Хочешь, я тебе из тальника такие же свяжу? Вместе побежим!

Петро, вижу, с содроганием представляет, как будет тащить белые гири.

- Нет уж! Я уж на своих. – Петьша с кряхтением встает и тут же командует, указывая на нас, - ну, чего разлеглись? Торите лыжню, меня на финише уже болельщицы с цветами заждались!

Все познается в сравнении. Вот уже и свои дощечки на фоне Игоревых мокроступов кажутся удобнее.

 

         Отдыхаем часто, но все же движемся. Стараемся идти в тени деревьев, там снег не такой липкий, да и потверже. 

- Куда бежим-то, начальник? Ты что, на рекорд идешь?

Похоже, народ вымотался. На самом деле, мы сегодня что-то разошлись. Но, судя по тону, каким высказался Игорь, в укоре в мою сторону была еще какая-то причина.

Ага, чуть ниже взгорка, на котором мы, тяжело дыша, стоим, видно уютненькое местечко, отличительным свойством которого является наличие огромных сосен. А, как известно, такие великаны обязательно имеют нижние толстые сухие сучки, да еще под соснами снегу меньше.

Надо же, как быстро умнеет народ!

Ну, что же – бытие определяет сознание. А бытие наше – уютный костер. А костер – это дрова. Логическая цепь замкнулась – делаем лагерь!

Сегодня мы прошли, пропахали достаточно. Солнышко ушло за хребет, а это сигнал – пора отдыхать.

 

- Сегодня вечер знакомств! – Игорь, чувствуется, удивлен – никто не интересуется им как личностью. А ведь он уже прожил ни много, ни мало, а целых семнадцать лет! Нет, народ должен знать своих героев. – А то уже идем который день, а я вас знать не знаю!

- Если ты предлагаешь в «Бутылочку» сыграть, то без девочек это будет пошло! – Виталий одна серьезность. – А если ты хочешь еще ближе познакомиться, то расчищай площадку, бороться будем.

Ну вот, чисто мужской подход к делу – чего зря языком болтать, мужик познается в борьбе!

 

         Все же знакомство ограничилось историями из личной жизни. Перловка и так очень даже стимулирует тягу к самокопанию, а уж чаек с золотым корнем – надо же, как вовремя Виталька про него вспомнил! – еще более сильный стимулятор для самоизлияния.

 

         Разговоры разговаривали с песнями вперемежку до тех пор, пока дрова не кончились. Идти за ними в ночь-полночь не хотелось, звезды своим неспешным движением по небу убаюкивали нас и вызывали зевоту, печурочка в палатке, выбрасывая в небо дополнительную порцию небесных светил, очень уж притягательно манила к себе, так что путь к спальникам в итоге оказался кратким и решительным.

 

Глава VI

 

СНЕЖНОЕ КОВАРСТВО

 

         Утро... Уверен, что подспудно, а может, и явно, каждый из нас не спешил вылезать из спальников только по одной причине – расставание со спальником всегда является предтечей изнурительного передвижения по липкому снегу.

Если бы не «реакция кишок на тушонкин запашок», а для некоторых и нудные намеки гидробудильника (если уж вода горы раздвигает, то вчерашнему чаю ничего не стоит и спальник увлажнить!), то даже не знаю, как можно было бы вернуть бодрость в наши утренние организмы.

- Ну и что? Есть будете или деньгами возьмете?

Виталька – и откуда только в нем столько самопожертвования? – уже, оказывается, не только вытянул себя – а я уверен в этом! - из спальника, но и разжег костер, да еще и  сварганил что-то съедобное!

- Че ты там сегодня изготовил, шеф-повар? Есть это можно? Судя по запаху, это напоминает корейскую собачью баланду!

Петюня с утра не силен в остротах, а то бы был поосторожнее, блудословов у нас хватает.

- Ты, как вижу, недавно из Пхеньяна. Ты каких  собак в супе уважаешь – дворняжек, или с родословной? То-то я чую, вонь из твоего спальника непотребная!

Игорь пробурчал все это, с кряхтением освобождаясь из мешка.

- Не нравится, не нюхай, после вчерашнего ужина могло и хуже пахнуть! – Петро не сдается, но его настигает кара в лице осерчавшего Виталия:

- Понятно… Ты, Петро, можешь спать дальше. Твоя порция уже разделена на троих!

         Вот так, с шутками-прибаутками начинается наш сегодняшний день.

 

…Алтайский чарым был бы нам хорошим помощником в нашем нелегком пути, если бы... если бы мы просыпались с рассветом. Но мы-то с рассветом только ложились!

Утром  с трудом вспоминалось, о чем мы говорили всю ночь, но если не могли уснуть, то, видимо, беседовали о чем-то интересном. Все это, надеюсь, откладывается в подкорку, и когда-нибудь информация, полученная  в эти наши алтайские бессонные зимние ночи, выполнит свою, опять же надеюсь, позитивную миссию.

Виталька не зря нас торопит, скоро солнце поднимется повыше и наш «асфальт» мигом превратится опять в снежное болото.

 

- Кайф!

Игорь скользит на подошвах унтов по чарыму, как по катку, волоча за собой грохочущие дюралевые «лапти».

- Не прыгай, снеголаз, нырнешь – не вынырнешь! – Петро, видно было, говорил это на основе личного опыта. Он скользил по чарыму в своих лыжных ботинках, а лыжи держал под мышками, готовый в любое мгновение использовать их как плот во время незапланированного нырка в снежный пролом.

- Эх, нам бы вон до той горки по чарыму дойти, да неплохо бы и наверх успеть заползти. – Виталий, не доверяя твердому насту, нацепил свои лыжи на веревочках и скользил по льду, как на коньках…